Виктор Петрович Шуляк родился в Резекне в 1961 году. Он занимался спортом, служил в армии, работал водителем водовоза, асфальтоукладчика, получил пятый разряд машиниста-бульдозериста. Женился и очень любил свою жену, которая начала пить. Алкоголь привёл Виктора в психбольницу ещё в 1991 году и разрушил его жизнь. С 2007 года Виктор живёт в Даугавпилсе, в пансионате Психоневрологической больницы. Он поделился с «Чайкой» своими горестями и радостями.
О музыке и молодости
Я музыку годами крутил. Я ж сам музыкант был! А сейчас нет, уже раздражает. Музыку надо слушать, когда понимаешь её. А когда не понимаешь — гремит. Я на гитаре играл, кстати. Но это до армии было. На свадьбах играл, на бас-гитаре. В то время все на гитарах играли и на мопедах ездили.
А потом эти дискотеки пошли, но это совсем не то. Мы по деревням на танцы ходили, по 4 км в одну сторону пешком. Выпивали тоже и дрались, конечно, как в деревню идём на танцы — такая бойня была. Деревенские с городскими.
Раньше родители нам говорили, не ходите с голыми головами в мороз, под старость всё скажется. А мы разве верили? Слушали пластинки Deep Purple c такими же волосами и сами им подражали — по городу голой головой ходил, без шапки. Рок-группы такие были, очень нравились нам. За эту одну пластинку я 50 рублей отдал, моряки привозили. Тогда дефицит был. Было дело…Scorpions, Nazareth, рок ценился, именно то, что моряки привозили. 50 рублей пластинка, когда мы получали 100-150 рублей в месяц! А сейчас что эти пластинки, ну кому нужны? У меня было 360 штук, хотел для детей это всё оставить, а они взяли в подвал выкинули! Потом я прочитал в газете, что кто-то скупает, и я эти 360 штук всего лишь за 65 латов продал. А сейчас говорят в Риге они очень больших денег стоят. Надо только знать, за какую пластинку.
Об армии
Я сначала на тракторе работал, не понравилось. Слишком гремит сильно. Тогда пошёл в автошколу, на шофёра учиться, три месяца учился. Пошёл в армию потом, попал в Минск. Привезли нас, смотрю — «Волги», «Уазики», автобусы. Я думаю, куда меня привезли? У меня ж только категория «C». Ну и что, погоняли нас там вокруг здания казармы месяца два. А потом отвезли нас в ГАИ и сказали окна помыть. Мы помыли. А они наштамповали нам всем категории и дали мне сразу машину “Уазик”. Генерала возил, всяких полковников, по всей Беларуси по частям ездил. Нормально было. После армии работал на водовозке.
О работе на водовозке
После армии мне друг посоветовал на водовозку устроиться. Говорит: «Там один алкаш водовозку опрокинул». Ну и дали мне эту опрокинутую, я её перебрал всю, и мы клали асфальт. Приезжаешь на объект, в катки воду заливаешь, а что больше делать? Спишь и спишь.
Так мне спать надоело, думаю, пойду на асфальтоукладчик. У меня ведь были права на трактор. А те без бутылки не хотели работать — одни алкаши. Один даже в канаву асфальтоукладчик опрокинул. Они напьются, а я как дурак туда-сюда езжу. Я их как бы подменял. Так вот, я на полторы ставки получал меньше, чем они на одну. Мне где-то 270 рублей выходило, и это было хорошо. А им 300. Я как «палочка-выручалочка», а получал меньше их.
О спорте
Я и спортом занимался, гимнастом был. Прыгал, скакал, по канату ползал. Третье место в городе занял даже. Где-то даже диплом дома, завалявшийся есть. Но учился плохо, сразу говорю. В школе хотелось побегать, попрыгать, на мопеде поездить вокруг школы. Потом на «Яве» гонял.
О семье
У меня жёнка пила. Так, что я не мог с ней справиться. Я мог не пить, из-за неё всё! Я её и кодировал, и квартиру поменял, а там опять новые кавалеры. Стёкла били, дети запуганные. А когда я вены перерезал, она куда-то пропала, дети пришли в резиновых сапогах зимой к бабушке. И с бабушкой жили потом.
На хате жили — моя бабушка, она слепая была, моя мамка и детей двое. У нас одна комната была, и мы решили в интернат детей отдать. Впятером же не будешь в одной комнате. Но мы их никогда не забывали, на каникулы брали. У меня даже первая группа была, все равно ездил к ним. Конфеты возили, всё возили. Ну а я жил с мамкой. Ну, как жил. Я выписался со второго отделения, а моя квартира продана! Потому, что меня, думали, не спасут. Продали квартиру мамка и брат. Он как-то подписи подделал, я выписался, а квартира уже продана. За 2600 долларов, в то время это нормально было. И мне ни копейки не дали, мамка всё взяла и брату отдала.
Он в то время бизнесом занимался, в 91-ом году возил отсюда рижскую аппаратуру в Москву, в Иваново. Он в Иваново там жил. Аппаратуру там, духи, конфеты. А потом Москву захламили этим товаром и бизнес не пошёл. Ну вот умер мой брат недавно. Три года назад. Он выпить любил. Он так умом не тронутый был, а сердце отказало.
Мама умерла тоже, лет восемь назад. Её квартира на меня перешла. А мне уже квартира не нужна. Я детям оставил.
О «буйном» отделении
Я на таблетку сверху выпил «Рояль» (спирт), и у меня “поехала крыша”. Я дома перерезал вены. Брат привязал меня к батарее, вызвал скорую. Говорят, привезли меня во второе отделение, я выбил стекло и тут вены перерезал. Спрятался под одеяло и хорошо, что санитар увидел, ну, кровь текла. Но я этого не помню. Говорят, возили в поликлинику, зашивали вены, и потом они решили сделать, такая была процедура «электрошоки» назывались.
Привозят, в кровать кладут, санитары за ноги держат, как дадут током. У человека «приходит обрубон». Его ведут, а у него только ноги болтаются. Говорят, меня кинули в кровать, и я через сутки только пришёл в себя. Помню это было ночью. Говорю мальцам, где я? Почему у меня вены перерезаны? Мне в ответ: «Ты сам резал, стекло выбил». И у меня отшибло память, я не знал есть ли дети, есть ли вообще кто-то у меня. Спрашивал потом, у меня вроде как бы дети есть? Потом смотрю в окно в один день, мамка идёт и сын вот такой вот мелкий: «Папа, папа»!
Сейчас электрошоки эти запрещены. И сколько я лет болею, эти «электрошоки» — самая страшная вещь. И трясёт от них, и колотит, памяти нет! Чего-то боишься вечно. Когда я выписался, мамка забрала, так я заблудился в своём городе, я не понимал, где я жил. Сейчас какая-то память вернулась, но сейчас мои мозги может на 20% только работают, от прежнего.
Я в больнице с 1991 года, в Резекне тогда лежал. А именно в этом пансионате живу уже 13 лет. С 2007 года. Нас вообще нельзя дома держать. Потому, что шизофрения — она неизлечима. Я тридцать лет по «дурке», ещё ни одного не вылечили. Ни одного.
О жизни в больнице
Я крутил (собирал) мобильники, часы там разные. Лет девять крутил. Честно говоря, хотел перепродать, мне ж курить-то надо. А продать нельзя никому, так они взяли и отобрали вот недавно! Сказали, что не положено. Там набравшись много было. Так я после этого как зомби ходил, столько лет накапливать — и всё отобрали!
Раньше ещё хранили в подвале, где сестра-хозяйка была. А сейчас там сделали спортзал. Я принёс все в палату, в шкаф засунул. А шкаф-то один. Некоторые за спинки кроватей держат вещи. Делать же что-то надо, не в потолок смотреть! И что плохого в том, что я продам мобильник, пойду, куплю яблок, помидоров. Я во всей психушке кого только этими яблоками не угощал. Но больше мне на сигареты надо.
О воровстве
Ты знаешь, сейчас не ворую. Но есть такие таблетки, что точно своровать хочется (смеётся). Когда я в «двойке» лежал, крали друг у друга. Там больше делать нечего было. Кровати, грязь, хроники такие, можешь перепугаться. Они как роботы ходили, взад-вперёд. У тебя своруют, потом ты у другого своруешь. А сейчас нет, у каждого тумбочка, кровать. Капитальная кстати. Сейчас нормально. Только строго очень, ну куда так? Боишься сделать шаг назад, нет ли санитара сзади.
О настроении
Морально тут не так, как мы хотели. Вроде и красиво и евроремонт, и всё, но нет, надо придраться и всё тут. Сами бегают из угла в угол, пыль только поднимают, вот тебе и пыль создаётся.
Ничего делать не дают. Говорят: «Иди — рисуй!». Ну что я нарисую, если у меня катаракта. Ну я пытался что-то паять по старой памяти. Часы ремонтировать. Я же всё сломанное покупаю. Сын сколько подарков надарил, друзья тоже. И все это отобрано! Это должно быть хорошее самочувствие, что ли?
Больше всего раздражает, что я ничего делать не умею. Это так по нервам бьёт. Во-первых — катаракта, тут не дышится (показывая на нос), там ещё чего-то. Вот это меня бесит. Когда человек понимает, мозги работают — ему интересно жить. Сейчас могу проводки скрутить, а там же память хорошую надо, там не дай бог один проводок не туда, либо дым пойдет, либо работать не будет. Вот тебе плата, куча деталей, попробуй-ка всё спаять.
О счастье и мечтах
У меня уже давно счастья нет. Все поумирали. Два сына только остались. Какое сейчас счастье может быть? Все люди злые. При СССР-е да, было счастье.
Как можно мечтать, если мозгов нет, отобрали в «дурдоме» (смеётся). Честно говоря, надоело жить такому, когда мозги не работают. И сердце у меня, и катаракта, и в носу надо делать операцию. Просил я томографию сделать, это было лет двадцать назад. А они молчат. Взяли меня запихали туда, где лёгкие проверяют. Говорят: «Пригнись». И что они там увидят? Ничего. А я просил томографию. Но сейчас уже поздно. Уже не хочу. У меня проблемы с мозгами, кроме всего остального. Я все таблетки переел, я всё смеюсь, я, как Кощей, когда ж вы меня отравите?
О друзьях
Друзья все поумирали. Все, как один. Был у меня такой серебряный призер Латвии по штанге, в Резекне в 80-ых. Женька Зинкевич, с жёнкой разошелся, а он её очень сильно любил. У него поехала на этой почве крыша, пять лет в доме сидел — со стенок обои рвал. Какие-то голоса у него появились. Потом начал таблетки глотать, потом бедро переломал. Короче, в Калупе отправили — умер. А когда то был самым здоровым в Резекне. Клоун был малец, всех смешил.
Я животных люблю больше, чем людей. Особенно кошечек. У нас была такая разговорчивая, помяукает, помурлыкает. И что вытворяла, мне было интересно наблюдать прям.
О любви
Я любил свою жену, я ей всё прощал. Мирились, я её кодировал, чего только не делал. И фирменные вещи покупал. Ну а что, она пьяная придёт, куртка потеряна, в краске перемазана. И так воевал семь лет. Но я её любил сильно.
Она же тогда мне «Рояль» этот дала, ещё туда и таблеток накидала. Вот тогда у меня крыша и поехала. От «Рояля» я много знаю случаев, это тоже самое, что ацетон пить. А с тех пор я не пью, кстати. Уже 30 лет. Вообще не пью, как «Роялем» отравился. До него выпивал. Много тогда пили. Работу кончишь, пойдем в кусты и пьём «Агдам».
О том, что бы сделал с миллионом
А мне надо этот миллион? Что я с ним делать буду? На сигареты? Кончатся деньги, надо где-то добывать — так интересней. А с миллионом — лежи на кровати и всё. В карманах его тягай и тягай — это мне тоже не интересно.
О вере в Бога и в загробную жизнь
До этих электрошокеров я верил в Бога. Когда был в санатории под Лиепаей, нам давали «Завет», мог молитву прочитать и крестик таскал. А как эти электрошоки мне сделали, я “ни бе, ни ме”. Не могу молитву даже запомнить. Как будто отбивает даже любовь. Пуганым человек становится. Ни влюбиться ни в кого.
Моя бабушка говорила: «На том свете жизни нет. Ад — это тогда, когда человек тяжело болен и мучается годами. Вот это — ад». Бабушка знала, что говорила. Была слепая много лет. Хотя сейчас фантазируют, типа и там ад. Мне кажется, мозг умёр и всё. Какая там жизнь после.