Минута на размышление. «То, что за 30 лет мы стали нормальным европейским государством – это большое достижение», — Дайнис Иванс

20 января в Латвии отмечают День памяти защитников баррикад 1991 года. Об этом дне, а также о том, что предшествовало январским событиям, «Чайка» поговорила в рубрике «Минута на размышление» с первым председателем Народного фронта Латвии Дайнисом Ивансом, когда он приезжал в Даугавпилс на презентацию своей книги о Доме Единства.

О том, как и где всё начиналось

Я бы сказал, что латышская «Атмода» началась в Даугавпилсе, с кампании по спасению Даугавы. Это была кампания не против ГЭС, это была кампания за сохранение Даугавы, за сохранение родной земли. Потому что после статьи, которую мы написали, и началось это всё брожение (статья в газете «Literatūra un Māksla» в 1986 году, в которой Дайнис Иванс обратился с призывом остановить строительство ГЭС).

Это была первая статья на всём советском пространстве, которая осмелилась возразить коммунистическому проекту. Через полтора года борьбы Горбачёв подписал первый указ такого рода в истории Советского союза, что остановлен проект, в который вложены огромные деньги.

Как удалось это сделать

Я думаю, самое главное — это то, что людям уже всё надоело. Надоела эта система, эта бедность, эта обреченность. Люди почувствовали, что могут идти за теми, кто борется за свою землю. А мы — были поколением, которое не пережило войны и тех ужасных репрессий. Да, наши родители знали, что это такое, а у нас такого опыта просто не было, и мы не боялись.

Я помню, что, когда мы учились в школе, мы, конечно, делали, что нам говорили, но смеялись над тем, что происходит. Нас же призывали в армию, я тоже служил, но отношение наше было не очень патриотическим.

В Латвии был большой военный контингент – по разным данным от 135 до 200 тысяч военных. Были 300 военных баз, в том числе и с ядерными ракетами среднего радиуса действия. Всё было напичкано КГБ, ГРУ, разными военно-разведывательными структурами. И в этом тоже было большое отличие от Эстонии и Литвы, у них такого не было. В Риге находился центр Балтийского военного округа, и при таких обстоятельствах казалось, что никакое волнение, а тем более, сопротивление, невозможно.

Эту смелось, я думаю, и дала та кампания за Даугаву. Все те органы власти, вся эта репрессивная структура были застигнуты врасплох. Я думаю, что им казалось, что всё – навеки. Что у нас, как в Северной Корее – все довольны режимом, все любят власть. И я помню, как наша статья неожиданно вышла – а это было трудно сделать, преодолеть цензуру. Статья мариновалась несколько месяцев, но потом просто случайность – поменялись редакторы, новый не понял, что можно, что нельзя, цензура не заметила. Статья вышла. И люди начали мне звонить, моя квартира превратилась в штаб революции. Начали организовывать собрания, собирать подписи. Против строительства ГЭС за несколько недель собрали 34 тысячи подписей.

И в этот момент я понял, что я не боюсь. Я понял, что эти силы, которые были против нас, они не были готовы к тому, что за моей спиной тысячи людей. И это был фантастический случай в журналистике, когда после одной статьи автор становится знаменитым, и за ним стоят тысячи людей. Процесс уже пошёл, и его нельзя было остановить.

О последствиях кампании и международном резонансе

Масштабы у этой кампании были не только национальные. Это вдохновило российских учёных сопротивляться повороту северных рек. Я тогда встречался с писателем Сергеем Залыгиным, который удивлялся нашим достижениям и потом писал в журнале «Новый мир», что и россияне должны восстать против этого ужасного коммунистического проекта поворота северных рек.

У нас моментально установились связи с чехами, словаками и венграми, потому что тот же самый институт «Гидропроект» хотел перекрыть Дунай между Венгрией и Словакией. Литовцы тогда тоже уже начали собирать подписи против ГЭС, которая затопила бы территории Немана, а эстонцев это вдохновило на компанию против добычи фосфоритов. Был такой проект в южной Эстонии, который предполагал очень большую территорию превратить в зону добычи и уничтожить там всё, что есть. И тогда эстонцы тоже начали эту кампанию по нашему образцу.

Получается, что наша кампания по защите Даугавы стала таким катализатором, дало такой большой толчок в масштабах всего Советского союза, а, может быть, и всей Восточной Европы.

О том, что предшествовало Балтийскому пути

Балтийский путь – это феномен. Никто в мире не добился так много ненасильственным сопротивлением. Но изначально идея Балтийского пути была ещё более грандиозной. Мы хотели организовать живую цепь через все страны, которые затронул Пакт Молотова–Риббентропа, от границ Финляндии и до Бухареста. Но мы поняли, что это невозможно. Между Литвой и Польшей стояли войска КГБ.

Идея Балтийского пути родилась в Москве, у народных депутатов СССР, которые организовали там Балтийскую группу депутатов. И ещё была группа русских демократов, которая нас поддерживала. Нам удалось добиться, что съезд создал комиссию исследования Пакта Молотова-Риббентропа, который привёл к разделу Европы, и в результате которого прибалтийские страны попали в состав Советского Союза.

Руководил комиссией большой друг Латвии, помощник Горбачёва, «архитектор перестройки», Александр Яковлев. Но мы видели, что работа тормозится. В наших разговорах с Горбачёвым мы говорили, что наши народы заслуживают свободы и экономической самостоятельности. И мы говорили о том, что, может быть, мы можем заключить какой-то союзный договор, но на равных условиях. Но Горбачёв нам всё время говорил, что нам ничего не удастся, что народ нас не поддерживает. И вплоть до того, что никакого Пакта не было, и мы добровольно вступили в состав СССР. Горбачёв хорошо понимал, какими могут быть последствия у обнародования этих документов. Поэтому всё и скрывал.

Но к тому моменту мы уже нашли первые свидетельства тех договорённостей от нацистов, которые участвовали в Кремле в подписании этого договора, и для нас было очень важным, чтобы эта информация стала известна людям. Мы поняли, что мы должны показать Кремлю, что за нами стоит народ. И сделать это какой-то крупномасштабной акцией.

Балтийская группа народных депутатов подготовила исследование «О политико-правовй оценке советско-германских договорённостей 1939 – 1941 г.г». Но это исследование всё не включали в повестку дня съездов. И мы понимали, что мы должны как-то давить на Кремль. А как можно давить на тоталитарное государство с огромной армией? Вся Латвия напичкана армией. И мы решаем делать эту мирную акцию – Балтийский путь. Самая главная цель – показать, что за нами стоит народ, что мы не экстремисты-одиночки.

Об организации Балтийского пути

Ненасильственное сопротивление – путь борьбы, который мы тогда выбрали, предполагает, что мы делаем всё, что разрешено законом. Тем более, что Горбачёв сказал, что у нас теперь демократия. И мы делали всё очень быстро. В Советском союзе всё нужно было согласовывать, всё проверялось КГБ, а мы сразу, как что-то решали, давали это в эфир, рассказывали журналистам.

У нас были опасения, что люди побоятся стоять в этой живой цепи. Мы сделали опрос в отделениях Народного фронта. И во всех отделениях нам сказали, что готовы.

Мы посчитали, что на одного человека — примерно полтора метра, значит, нам нужно было примерно 250 тысяч человек. В конце концов, собралось около 600 тысяч человек на латвийском участке цепи. Мы готовились очень быстро. В июне родилась эта идея, в июле мы уже подписываем меморандум о Балтийском пути. А в августе в цесисском лесу, чтобы КГБ нас не видело, мы составили текст Манифеста Балтийского пути, обращение к народам мира, к советскому народу и к балтийским народам, обсуждали организационные вопросы.

Даугавпилчане должны были стоять на участоке от Сигулды до Цесиса. Мои дети с бабушкой тоже ехали из Даугавпилса стоять в Балтийском пути.

Мы думали о том, как это можно координировать. Радио – это была единственная возможность. Радио принадлежало компартии, но там были смелые журналисты и мы договорились, что координация будет происходить через прямую трансляцию по Латвийскому радио.

Боялись не мы, боялись они. Мы знали, что в Адажи стояла танковая колонна, которая в нужный момент могла выйти на Балтийский путь. Мы знали, что КГБ может организовать искусственные пробки, чтобы люди не могли попасть на нужный участок. Мы инструктировали всех, что такое может быть. Но Кремль решил иначе препятствовать Балтийскому пути.

В 9 утра 23 августа мне звонит секретарь компартии Иварс Кезберс и говорит, что по приказу Москвы прямая трансляция на радио запрещена. А это — как поднимается боинг, а ему отключают все навигационные устройства. Причём, в Литве и Эстонии такого запрета не было. И сейчас я понимаю, что, если бы Балтийский путь не состоялся в Латвии, он не состоялся бы ни в Литве, ни в Эстонии.

И фактически мы делали всё без координации, и я до сих пор очень благодарен всем, потому что это было самое большое искусство самоорганизации и самодисциплины народа. За два часа до начала я записал на магнитофон свою речь участникам Балтийского пути, и я всё время думал, что только бы люди не поняли, что их действия не координируются. Люди должны были чувствовать себя в безопасности, понимать, что всё контролируется и проходит так, как надо. И мне кажется, что у нас всё получилось. Никто в Латвии не почувствовал, что акция не координируется, что она была под угрозой срыва.

Аргументов направить на нас танки не было никаких. Все миролюбиво стояли на обочине шоссе, ничего никто не нарушал. И в этом суть ненасильственного сопротивления.

Об эффекте Балтийского пути

Сейчас, когда мы уже отметили тридцатилетие Балтийского пути, мы понимаем эти глобальные масштабы. Например, на юбилейной конференции были немцы, поляки, которые говорили, что все они были очень впечатлены нашей акцией. Лех Валенса, бывший президент и лидер «Солидарности» Польши, написал мне в телеграмме: «Я до сих пор стою в Балтийском пути, потому что это был важный элемент в эффекте «домино», который разрушил тоталитарную систему в Европе». 

После Балтийского пути началась Бархатная революция в Чехии, в декабре 1989 года пал режим Чаушеску в Венгрии. Конечно, Балтийский путь не был единственным важным фактором, но важно, что он был. Если бы не было Балтийского пути, мне кажется, что мы жили бы до сих пор в ужасном режиме.

О баррикадах в 1991 году

Это было одним из самых тяжёлых испытаний для латвийского народа. Но мы выстояли, потому что внутренне были уверены в этом. Власти в Кремле решили тогда, что нужно покончить с нашим свободомыслием, ввести военное положение и идти силой против этой народной воли.

На латышском языке у поэта Мариса Чаклайса есть очень хорошие такие слова: «Ar gara spēku pret karaspēku» — с нравственной, духовной силой против силы военной.

На баррикадах был такой эпизод. Мы шли ночью, и уже знали, что в Вильнюсе есть убитые. И в полчетвёртого утра по радио я призвал людей снова выйти без оружия. И когда я вышел, на улице уже были тысячи людей. Эту мою речь транслировали некоторые оппозиционные радиостанции в Советском союзе, радио свободная Европа, голос Америки.

Баррикады — это пример наших способностей и честности. Для всех нас это был тест на бескорыстие и подлинный патриотизм, и мы прошли этот тест.

О Даугавпилсе

В Даугавпилсе я стараюсь бывать несколько раз в год. Это считается часто для рижан. Некоторые мои проекты связаны с Даугавпилсом, друзья приглашают меня что-то написать. Мне вообще нравится этот город. Кстати, многие считают, что я — латгалец. Я не латгалец, но люди так думают про меня из-за этой компании за спасение Даугавы.

Родители моей жены с Гривы, для нас здесь родные места. С женой, с детьми, когда они были маленькими, мы часто приезжали сюда. Я наблюдал за трансформацией города, я видел, как здесь всё менялось. И я должен сказать, что здесь всё радикально изменилось в лучшую сторону, по сравнению с тем, что я видел здесь в годы моей молодости.

О прошлом и будущем

Нет такой цены, за которую я был бы готов вернуться туда, где я был. Некоторые думают, что я преувеличиваю, говоря о том, что здесь была и могла бы быть Северная Корея. Нет, я не преувеличиваю.

Я недавно посмотрел фильм о Северной Корее «В лучах солнца» Виталия Манского, россиякого кинодокументалиста, который теперь живёт и работает в Латвии. И я увидел там своё детство. У нас была Северная Корея.

И я думаю, что в тот момент это поняли тысячи людей. И то, что внутри этих людей переменилось – это имело самое главное значение.

Мы – благополучная страна. Когда мне было 20 лет, я думал, что никогда в жизни не смогу побывать в западных странах. Мы добились очень многого. Историк, профессор ЛУ, Пётр Крупников начал преподавать в немецких университетах именно после открытия железного занавеса, в 90-е годы. И он написал в своей книге, что построить современное государство нам будет гораздо труднее, чем Германии поднять страну после войны. Ведь 50 лет в советском строе – это отсутствие рыночной экономики, банков, отсутствие демократии и опыта. Он говорил: «Мы не строим государство с нуля, мы строим его со знака минус».

То, что за 30 лет мы стали нормальным европейским государством – это большое достижение. Ведь в это мало кто верил. Конечно, мы отстаём во многих областях, мы иногда говорим, что в Литве лучше, в Эстонии лучше. Но Латвия была более всех колонизирована, более советизирована из всех. И то, чего мы добились – это немало. Есть нормальная экономика, она восстанавливается, ситуация улучшается. Многим это не понравится, но я считаю, что это именно так.

Другие тексты из нашей рубрики «Минута на размышление» вы найдёте здесь.

Нас можно найти также: