Три года после «выборов» в Беларуси. Как за это время изменилось всё

Наста Захаревич, журналистка и беженка из Беларуси, живёт в Латвии с декабря 2020 года. В Минске была дважды задержана, когда освещала акции протеста после президентских выборов. В общей сложности провела 22 дня в изоляторах в Минске, Жодино и Могилёве

Впервые меня задержали 5 сентября 2020 года. Я до сих пор не люблю называть произошедшее задержанием, но людям, не очень хорошо знакомым с белорусскими реалиями, так понятней. 

Конечно, если называть вещи своими именами, то нужно говорить, что меня похитили. Неизвестные мужчины, одетые в гражданскую одежду, не представившись и не предъявив никаких документов, посадили меня в микроавтобус без опознавательных знаков и увезли в неизвестном направлении.

Официальная версия у них была такая: я якобы украла милицейский нагрудный видеорегистратор, продала его коллегам из другого издания за 50 евро и пошла менять деньги на белорусские рубли в ближайший обменный пункт…

Не знаю, чем именно были накачаны эти мужчины – психотропными веществами или государственной пропагандой, но они на полном серьёзе кричали, что «ладно регистратор, она же страну продала, тварь!».

Естественно, ничего я не крала, никакого регистратора у меня не было, и вообще, ту потасовку, в ходе которой милиционер потерял своё, скажем так, оборудование, я снимала на камеру. А я, конечно, женщина талантливая, но не настолько, чтобы и снимать потасовку с расстояния в несколько метров, и непосредственно участвовать в ней. 

Но белорусская репрессивная машина выстроена таким образом, что в ней отсутствует функция «признать ошибку». Если ты попала в микроавтобус, то без суда и статьи ты уже не выйдешь на свободу.

К счастью, задержанной по уголовной статье (подозрение в совершении преступления) я была меньше суток, и потом мне приписали только административку. 

К несчастью, почти двое суток родные, коллеги и адвокат не могли меня найти. Тогда это выглядело дико.

Потом печально известная судья Шабуня, которая специализируется на посадках независимых журналистов и журналисток, дала мне 7 суток административного ареста, и это тоже считалось дикостью. 

Мои друзья выходили на улицы с плакатами, обо мне писали в новостях, и в целом такое обхождение с журналисткой тогда выглядело как серьёзное событие.

С сентября 2020 года прошло меньше трёх лет, и государственный террор вышел на такой уровень, что сроки политическим заключённым в 2-3 года уже не считаются огромными. 

Новые «нормы» режима

Если судья по уголовному делу присуживает так называемую химию или домашнюю химию (ограничение свободы с направлением или без направления в исправительное учреждение открытого типа), то это называется «фух, пронесло». 

Административные дела в принципе не считаются чем-то серьёзным, хотя условия содержания, например, в Минском изоляторе на Окрестина, намного хуже, чем в СИЗО и колонии. 

Политических там сажают в специальные «политические» камеры, где всегда светит яркий свет, нет матрасов и постельного белья, нет средств гигиены. Им не передают передачи от родных и письма, пытают депривацией сна и в зависимости от сезона – холодом или духотой.

За три года после сфальсифицированных президентских выборов в Беларуси мы проделали длинный путь в бездну, и это не просто пафосные слова, а трагическая белорусская реальность. 

Знаете, есть такой комикс – мужчина кричит из окна тюрьмы: «Я требую адвоката!», а из соседнего окна адвокат отзывается: «Я здесь!». И в Беларуси это не забавная картинка. Это реалистичное описание происходящего.

Адвокатов, защищающих политзаключённых, в лучшем случае просто лишают лицензии, в худшем – сажают в тюрьму. Работодатели получают списки «политически неблагонадёжных» людей, которых надо уволить с соответствующей рекомендацией, которая потом не позволить устроиться на работу вообще нигде в Беларуси. 

Мы месяцами не знаем ничего о судьбе целого ряда политзаключённых – от них не приходят письма, к ним не пускают (уже новых) адвокатов. Про Виктора Бабарико, который планировал стать кандидатом в президенты и чья команда собрала за его выдвижение в кандидаты 400 000 подписей, мы даже не знаем, где он и жив ли вообще. Последнее, что было про него известно – его привезли из колонии в больницу в тяжёлом состоянии с пневмотораксом (спавшимся лёгким).

И это всё – наша новая норма.

Этого не может быть, но это есть

Часто в разговоре с латышскими друзьями и подругами я вижу, как они удивляются, узнавая новые детали о происходящем в Беларуси. Ну сложно представить человеку, выросшему в демократической стране, как можно не пускать адвоката к подзащитному! Или как можно арестовывать и отправлять на психиатрическую экспертизу человека просто за то, что у него в телефоне нашли сообщение, в котором он нелестно отзывался о режиме Лукашенко. 

Кстати, эта история случилась в Беларуси с гражданином Латвии, он признан политическим заключённым и отбывает четырёхлетний срок в колонии.

Люди за пределами Беларуси думают, что раз в новостях практически нет голосов из самой Беларуси, значит там всё в порядке.

Вот только в реальности всё наоборот – все независимые медиа либо уехали из страны, либо прекратили своё существование из-за репрессий (о внутренней кухне СМИ Беларуси после 2020 года мы подробно рассказывали здесь). 

Большинство уехавших СМИ и активных медиаперсон признаны экстремистами, а это значит, что любое сотрудничество с ними, передача информации, участие в видеороликах, запись интервью чреваты реальными уголовными сроками. Людей сажают в колонию даже за лайки и комментарии, так что они боятся давать комментарии журналистам даже анонимно.

Мы давно не удивляемся задержаниям за «неправильную» расцветку носков и ленточек в волосах. Мы привыкли к новостям о пытках, которым подвергают политзаключённых. Не особо удивляет и информация о том, что очередной политзаключённый вскрыл себе вены в карцере.

Мы знаем, что это не попытка самоубийства, а единственный доступный способ сопротивления и борьбы за собственную жизнь.

Пока что нас ещё удивляют смерти политзаключённых. Надеюсь, через три года мы не привыкнем и к этому.

Хотя, оглядываясь назад, я понимаю, что такая новая привычка тоже вполне возможна. Очень многое из того, что происходит сейчас в Беларуси, ещё несколько лет назад нас не пугало — мы не могли даже представить, что до этого может дойти.

Человеческий страх перед репрессивной государственной машиной обычно рационален и основан на опыте. И да, до 2020 года в Беларуси тоже были политзаключённые, у нас был опыт незаконных арестов по административным и уголовным статьям, но не было, например, опыта массовых пыток в отделениях милиции или публичного расстрела безоружного человека.

Какие беды у нас были раньше?

Недавно моя подруга, журналистка и создательница инициативы в поддержку политзаключённых белорусок «Палітвязынка» Евгения Долгая сказала, что встречи с подружками сейчас – это бесконечные обсуждения тюрьмы.

Что лучше передавать из еды, где найти недорогое, но качественное ароматизированное мыло, какое бельё лучше паковать в колонию, нужно или не нужно сбрызгивать парфюмом письма перед отправкой. В камерах обычно очень плохо пахнет – смешиваются туалетные запахи, табачный дым, запахи от еды и прочее. И, с одной стороны, парфюмированное письмо может стать своеобразным ароматизатором. С другой стороны, из-за дополнительного запаха у кого-то только усиливается головная боль.

Понимаете, мы при встречах больше не обсуждаем начальство, мужчин и даже растущие цены в магазинах. Нет, ну, можем перекинуться парой фраз, конечно, но это всё будто ушло на второй, пятый и двадцатый план.

Зато мы часами можем говорить про тюрьму и пытки и пытаться придумывать новые способы поддержать тех, кому повезло меньше, чем нам.

А ещё мы иногда пытаемся вспомнить, о чём переживали до 2020 года. Кажется, у нас были романтические драмы, переживания об интерьере в съёмных квартирах и дилеммы, в каком визовом центре быстрее откроют туристическую визу.

И честное слово, мне очень хочется снова искренне пострадать из-за неудачного романа, но я не уверена, что мы когда-то сможем вернуться к той, старой чувствительности.

У многих из нас отросла так называемая броня – то, что раньше казалось большой проблемой, сейчас с трудом тянет на мелкую неурядицу. Все бытовые сложности вызывают апатию. Ну, мол, бывает.

Да, в жизни много всякого бывает. И порой обстоятельства меняются так быстро, что ты не успеваешь привыкнуть к новой ужасной норме, как ей на смену приходит ещё одна, и ещё одна, и ещё одна. Где дно у государственного террора? Я не знаю. Я даже не знаю, есть ли оно вообще, но, конечно, хотелось бы верить. Обязательно надо верить, что этот кошмар не навсегда.

Нас можно найти также: