Наста Захаревич, журналистка, беженка из Беларуси, живущая сейчас в Латвии. Фото из личного архива
Доктор-клоун Игорь Наровский веселит детей в латвийских больницах, а после начала полномасштабного вторжения России в Украину стал помогать украинским беженцам. Сначала – на границе между Польшей и Украиной, а потом – в Киеве и других городах Украины.
Журналисты из «Новой газеты», живущие в России, сделали с Игорем интервью, в котором он рассказал о своей работе с болеющими детьми, с маленькими и взрослыми беженцами и, что может быть особенно полезно всем, кто тоже занимается волонтёрством, о том, как помочь самому себе.
Посмотреть интервью целиком можно здесь, а я предлагаю сфокусироваться на нескольких важных его аспектах.
«Помочь себе, помогая другим»
В отличие от многих волонтёров, которые говорят исключительно о том, какие они альтруисты, Игорь честен: он стал работать с беженцами, чтобы помочь себе.
Чувства, которые, как он описывает, он испытывал в начале полномасштабного вторжения, наверняка знакомы многим, у кого есть эмпатия. Он чувствовал бессилие и не понимал, что вообще можно и нужно делать.
Это же описывают и большинство моих знакомых, которые на момент начала большой войны были не на территории Украины.
Вроде бы — это не твоя война, но, конечно же, и твоя тоже. Ты как бы не понимаешь, что именно тебе делать, но точно знаешь, что что-то делать надо.
Ты ищешь способы быть полезным, не всегда понимая, как это вообще будет работать.
Игорю помогла знакомый психотерапевт – она попросила поработать онлайн для украинских детей, которые находятся в убежищах. Так всё и завертелось. (В августе 2022 года Игорь рассказывал «Чайке» о работе в Украине, почитать можно здесь).
В этом интервью вообще куда больше внимания уделяется чувствам и рефлексиям самого клоуна, чем рассказам о беженцах, и это немного сбивает с толку. Называется-то оно «Глазами клоуна. Трагедии беженцев, о которых не говорят», но про беженцев там как-то вскользь, а всё больше о самом Игоре.
Само по себе мне не кажется, что это плохо, и истории помогающих людей тоже, безусловно, достойны внимания, но мне — хотелось бы более честного нейминга.
И это, конечно, претензия не к самому клоуну, а к тем, кто делал интервью.
Я узнала очень много о том, какой свою роль видит Игорь Наровский, как он смотрит на работу клоуна в целом, как он держится, когда рядом есть другие люди, и как может упасть в эмоциональную бездну, когда остаётся один.
Узнала о том, что в его команде много внимания уделяют заботе о себе – после рабочего дня собираются все вместе и обсуждают, как прошёл день, какие у кого были трудности, кому что помогло. Узнала, что записывает увиденные истории, чтобы их в каком-то смысле отпустить.
Глядя на это, я невольно вспоминала свой опыт волонтёрства для украинских беженцев и понимала, что нашей бы команде такой уровень осознанности. Но непосредственно к историям беженцев всё это, конечно, имеет очень косвенное отношение.
«Вернуть ей имя»
Игорь всё-таки рассказывает несколько беженских историй, и одна из них – это история пожилой женщины, которую он встретил в палаточном лагере на польской стороне польско-украинской границы.
Нам показывают архивные снимки, что сейчас с этой женщиной и жива ли она, неизвестно. Герой интервью делает акцент на том, что этой женщине – Зине – они с коллегами будто возвращали имя. Они пели его снова и снова, и она таким образом из безымянной беженки, всю личность которой определяет только одна беда, снова превращалась в женщину Зину с её уникальной жизненной историей.
Это очень важная в любой работе с беженцами идея – не делать из них (нас) объекты для жалости, а продолжать видеть людей. Людей, у которых есть какая-то предыстория. Людей, в жизни которых беженство – это эпизод, пусть и очень важный.
Волонтёря на рижском автовокзале, я быстро поняла, что главная наша задача – это именно возвращать людям чувство собственного достоинства, которое часто было утрачено спустя месяцы жизни в подвалах и под постоянными обстрелами.
То есть сама идея, о которой говорит Игорь Наровский, мне очень близка. И от этого ещё больший диссонанс возникает между звуком и картинкой.
Пока герой говорит о том, как важна субъектность каждого человека, как важно «возвращать» беженцам имена и голоса, авторы интервью показывают ту самую женщину, которая, по моему убеждению, явно не давала разрешения использовать фото и видео с ней в этом материале.
Сам Игорь не просто описывает её реакции, а фантазирует на тему того, что они могли бы означать. Формально вроде как никто ничего не нарушил, но осадочек у меня остался, ведь Зина невольно стала иллюстрацией и объектом исследования.
Я очень быстро улавливаю эту интонацию и этот подход, когда к человеку относятся как к иллюстрации какой-то социальной проблемы. Будучи беженкой, я испытывала это на себе несчётное количество раз. Поэтому я очень хочу спросить авторов интервью: вы сами этот диссонанс видите?
«Свобода высказываний авторов и героев ограничена угрозой неминуемого уголовного преследования»
И это не единственный вопрос, который я хотела бы задать людям, придумавшим и сделавшим этот материал.
Так уж вышло, что о цензуре и работе в опасных условиях я знаю больше, чем хотела бы, и, соответственно, знаю кучу способов, как эту цензуру обойти, чтобы сделать хороший текст или видео в лучших интересах аудитории.
Да, иногда это значит, что тему надо отдать тем, кто находится в безопасности и может проработать её лучше. Но если цель – сделать хороший материал, то это того стоит.
И я категорически не понимаю, зачем было журналистам из России ехать в Ригу, делать куцое интервью, не называя вещи своими именами, регулярно вставлять на экран субтитры с объяснением, что война – это как бы не война, если эту тему можно было отдать коллегам из Латвии.
Во-первых, в Риге живёт и работает куча российских журналистов, если так уж принципиально, чтобы про больничного латвийского клоуна, работающего с беженцами, написали россияне. Ну а если не принципиально, то можно передать это и латвийским журналистам. Чтобы журналистка в кадре могла сказать слово «война», чёрт побери.
Честное слово, я понимаю, как может хотеться самой поработать над интересной темой, сделать интервью с интересным человеком и иметь возможность сказать, что работаешь с темой войны. Но если ты при этом само слово произнести не можешь, а вместо этого используешь миллион эвфемизмов, то это какая-то профанация.
Если бы речь шла о том, что журналисты, живущие в России, сделали материал из самой России, то не было бы у меня этих претензий к формулировкам. Между отсутствием информации и информацией, поданной эзоповым языком, я выбираю эзопов язык.
Но в данном случае такого выбора нет, и это интервью можно было сделать гораздо более полноценным, что ли.
Да, выбор между собственными амбициями и лучшим результатом иногда очень сложно делать в пользу других, и касается это не только журналистики.
Очень важно, я считаю, уметь себя тормозить — не делать материал, с которым не справляешься, уходить из волонтёрства, которое тебя лично разрушает, освобождать пост президента, когда своему народу ты приносишь одни несчастья. И я верю, что у больничных клоунов с этим всё в порядке. Они заботятся о себе, тем самым заботясь об окружающих. У них многим из нас точно есть чему поучиться.
Рыдал как смотрел это интервью Буду ждать книжек Игоря Наровского