Наста Захаревич, журналистка и беженка из Беларуси, живёт в Латвии с декабря 2020 года. В Минске была дважды задержана, когда освещала акции протеста после президентских выборов. В общей сложности провела 22 дня в изоляторах в Минске, Жодино и Могилёве
Четыре года назад я приехала в Латвию на две недели. Ну ладно, была готова остаться на пару месяцев, максимум — на три. Потом уж точно вернусь домой, думала я. К тому времени революция точно победит, думала я.
Прошло четыре года, и на этом этапе я вполне уже представляю, что не приеду в Беларусь никогда. Хотя недавнее падение режима Асада в Сирии, конечно, играет на нервных струнах. Ведь все диктатуры очень устойчивы, пока не пали.
С нашей тоже так будет. Вопрос только, когда.
Когда прошли те самые три месяца после моего приезда в Латвию, я поняла, что с ожиданиями надо завязывать. Философ Виктор Франкл, переживший концлагерь, говорил, что первыми там умирали те, кто очень ждал, что их вот-вот освободят, следом за ними не выдерживали люди, уверенные, что их не освободят вообще никогда, а выживали в итоге те, кто находили в своей жизни смысл. И, конечно, те, кому везло, ведь если при сортировке сотрудник концлагеря отправит тебя в газовую камеру, никакой смысл уже не спасёт.
Конечно, я не сравниваю центр беженцев Муцениеки и Латвию вообще с концлагерем. Я вообще считаю, что мне очень повезло со страной беженства, но суть не в этом.
Беженство — это всегда трагедия и потеря прошлой жизни. Это не биологическая, но своеобразная духовная смерть, и получится ли стать птицей Фениксом и возродиться, во многом зависит от того, согласишься ли ты строить новую жизнь или так и будешь ждать, что вот-вот диктатура на родине рухнет, и ты сможешь вернуться домой.
За последние четыре года я очень хорошо усвоила, что это всё — не черновик.
Я не смогу потом отмотать время назад и прожить его ещё раз, как бы сильно мне этого ни хотелось. И кажется, я начинаю по-настоящему осознавать, что мир несправедлив
Казалось, это давно не было для меня секретом, ведь человек, применявший ко мне сексуальное насилие, когда я была подростком, до сих пор жив и здоров. Он живёт на оккупированной территории — там, где тысячи людей умирают от стрельбы и снарядов, подрываются на минах. Умирают маленькие дети, беременные женщины, молодые солдаты, беспомощные старики. Умирают те, кто должен жить. А он живёт, и всё у него, в принципе, хорошо.
Я думала, что знаю, что мир несправедлив. Но беженство и начатая вскоре полномасштабная война показали, что всё-таки в глубине души я верила, что справедливость есть. Что по сути своей наш мир — это справедливое образование, просто бывают исключения, бывают такие случаи, когда что-то идёт не так.
А теперь мне будто нужно выйти на новый уровень смирения и принять, что мир несправедлив по своей сути. Изначально, целиком и полностью, навсегда.
Возможно, глобальные хорошие события с нами ещё будут, это именно они станут исключением из правила. А пока что вот она — ужасная реальность.
Прогрессивный Запад забыл, как игнорировал имперские замашки Путина и продавал светошумовые гранаты режиму Лукашенко. Теперь этот самый Запад смотрит на Беларусь не как на жертву России, а как на её союзника.
Я всё понимаю — так намного удобнее, да и чувством вины лишний раз мучаться не надо. Но вот итог: Россия выиграла как минимум эту часть информационной войны.
Запад поддерживает Украину, но перед каждым новым разрешением на использование какого-то оружия обязательно выжидает, пока российская армия убьёт ещё пару тысяч украинцев. Заметить наконец-то эти реки крови и давать добро, как только поступает запрос со стороны Украины? Нет, так бюрократам не нравится.
Люди, умирающие на границах Беларуси и Евросоюза, в принципе не волнуют никого, кроме скромных групп правозащитников. Путин и Лукашенко изначально относились к ним как к инструменту для достижения своих целей, а политики из ЕС решили в ответ забыть о гуманизме и всяких международных нормах.
Право запрашивать убежище теперь могут только те, кого посчитают то ли достаточно белым, то ли достаточно мирным, то ли достаточно умирающим — я ещё не до конца разобралась, как работает этот фильтр. Но точно не так, как это было продумано в соответствующих конвенциях.
Россия пытается сделать с Грузией то, что сделала с Беларусью. Весь мир запасся попкорном и ждёт — можно ли будет считать грузин настоящими героями или в них тоже найдут рабский ген.
Все выражают глубокую озабоченность, практически никто ничего не предпринимает. Оказывается, международные договорённости что-то значат, когда речь идёт о том, чтобы не злить Путина
В Беларуси продолжают погибать политзаключённые, Лукашенко назначил перевыборы самого себя, людей продолжают отправлять в тюрьму за участие в протестах четырёхлетней давности. За то, за что в 2020 отправляли в изолятор на 15 суток, сейчас сажают на пару лет. Мир уже и озабоченность не особо-то высказывает.
Как я уже говорила, нашлась лазейка — нас можно считать пособниками Путина и, соответственно, не обращать внимания на то, как над нами издеваются.
В демократических силах Беларуси продолжаются споры о том, надо ли лоббировать хотя бы точечное освобождение политзаключённых или надо продолжать давить режим, ведь он уже четыре года как вот-вот рухнет.
Крупное объединение правозащитников назвало принцип «каждая жизнь священна» эмоционально заряженным обобщением. Да, им настолько не нравится идея точечных освобождений. Видимо, пусть лучше сидят все.
Россия, использовав Беларусь, провела массовый обмен — отдала политзаключённых и получила своих шпионов. Немец, который участвовал в этом обмене, был осуждён и приговорён к смертной казни в Беларуси, его освобождали из белорусской тюрьмы. При этом количество белорусских политзаключённых, которых освободили тогда же — ноль.
Интересно, немецким политикам, участвовавшим в переговорах, хотя бы приходило в голову запросить Марию Колесникову, которая много лет жила и работала в Германии?
Но главное, что политики продолжают утверждать, что не готовы разговаривать с Лукашенко из-за того, насколько он ужасен. При этом — как видим, без проблем договариваются с Путиным
Будем откровенны — их просто не особо волнует судьба белорусских политзаключённых. Подумаешь, кто-то больше 600 дней в режиме инкоммуникадо. Подумаешь, у кого-то не работают ноги. Подумаешь, у кого-то подозревают онкологическое заболевание.
Тем временем, в самой Беларуси за последние месяцы больше 200 политзаключённых вышли из тюрьмы по помилованию. Сколько человек были арестованы за это же время, точно неизвестно, но они тоже исчисляются сотнями. Совсем скоро начнут выходить на волю, отбыв полный срок, те, кому присуждали пять лет колонии. Пять лет!!!
В метро Минска больше нет вывесок на белорусском языке. Из лучшей школы страны выгнали всех «политически ненадёжных» учителей, а самой ей присвоили имя Феликса Дзержинского — праотца чекистов. А в трёхсоттысячном областном центре амбулаторно принимает только один детский травматолог.
В общем, так себе был этот год и вообще последние четыре. Пусть в следующем хоть что-то из глобального будет лучше.
А в моей маленькой частной жизни всё в целом в порядке. Я в очередной раз попыталась уйти из журналистики, снова неудачно. Есть, как говорится, союзы, созданные на небесах. Ну, или токсичные отношения (в данном случае с профессией), от которых крайне сложно избавиться.
Но что-то будет. Будем жить.
Если повезёт, увидим падение ещё каких-нибудь диктатур.
