Четыре года назад в Беларуси не выбрали Лукашенко. И изменилось всё. Личная история

Наста Захаревич, журналистка и беженка из Беларуси, живёт в Латвии с декабря 2020 года. Фото: Janis Skapars/RUS TVNET

Ровно четыре года назад — 9 августа 2020 года, в Беларуси прошли очередные президентские выборы. Наверное, они были наиболее сфальсифицированными за всё время правления Лукашенко. 

Улицы заполнились толпами протестующих людей, а потом по ним потекли ручейки крови. Тогда изменилось всё.

Я не из поколения неофитов, я знала о преступлениях режима Лукашенко и раньше. В своих первых акциях я участвовала, когда мне было 15 лет — ещё в 2009 году. Но и для меня в 2020 изменилось всё.

В этом тексте не будет статистики и имён политзаключённых. Это будет очень личный рассказ о том, как изменившееся всё изменило меня и моё окружение. Или, если хотите некоторых обобщений, — это будет колонка о том, как трудности и потери меняют человека.

Масштабы зла 

Я приехала в Латвию в декабре 2020 года после двух задержаний и 22 суток за решёткой. По нынешним меркам это и репрессиями назвать сложно, а тогда это было громкое дело! 

Журналистку увезли неизвестные люди в неизвестном направлении, а родные потом не могли найти её почти двое суток. Я-то не знала, что меня ищут и не могут найти, потому что, выходя из дома, отправила нескольким подругам динамическую геолокацию моего смартфона. 

Только когда я вышла из изолятора 7 дней спустя, я узнала, что геолокацию они видели, но в милиции им говорили, что меня там нет и никогда не было. 

Сейчас на такую историю и правда не обратили бы внимание. Да я и сама, прочитав её, забыла бы уже через несколько минут. 

Это и есть первое изменение — я сама и всё моё окружение совсем иначе воспринимаем плохие новости. 

Понятие «плохих новостей» полностью изменилось, и если в 2020 году 15 суток в изоляторе временного содержания считались кошмаром, то сейчас два года колонии — это неплохой итог следствия.

Вы можете поспорить и сказать, что на 15 суток тогда и на 2 года сейчас сажают за разные действия. Но, увы, логика вышла из чата, и участие в протестах в 2020 году каралось административно, а сейчас эти же действия квалифицируются как преступление. В выигрыше оказались те, чьи фото силовики обработали в первые месяцы протестов.

Недавно я шла по рижской улице и случайно подслушала разговор незнакомки, которая рассказывала по телефону о сидящем в тюрьме родственнике. Первое, что я почувствовала — мне стало её очень жаль, и я даже хотела подойти и спросить, нужна ли их семье помощь, справляются ли они с оплатой адвоката и передачами, да и есть ли у них вообще адвокат. 

Эти мысли промелькнули в моей голове, и мне пришлось сознательно себя останавливать и напоминать самой себе, что я в Латвии, и, скорее всего, подслушала разговор об обычном преступнике, а не о политическом заключённом.

Нельзя себе позволить не держаться 

Когда я жила в Беларуси, у меня всегда был план Б. Я его, как правило, не осознавала, потому что рано уехала из родительской квартиры и привыкла решать свои проблемы сама, но он у меня был. И однажды, во время очень тяжёлого депрессивного эпизода, я им воспользовалась — я поехала пожить к маме.

В беженстве такого плана нет. У меня нет паспорта, а вместо него есть проездной документ беженца, который не действителен на территории Беларуси. То есть даже если я однажды окончательно сойду с ума и решу поехать в Беларусь, я не смогу этого сделать. 

Это, кстати, очень помогает расставить приоритеты и перестать волноваться о мелочах. Я для себя выстроила чёткую градацию: всё, что не связано со смертью, тяжёлой болезнью или арестом — это не проблемы, а бытовые неприятности. 

Конечно, это не значит, что я о них совсем не беспокоюсь — всё-таки я человек, а не робот, и, вообще-то, я человек тревожный, но такой подход очень помогает избавиться от ненужных драм.

Когда не можешь себе позволить не держаться, любая инфантильность куда-то улетучивается. И, как говорится, приходится не просто решать взрослые дела, но и делать это на иностранном языке. 

Умение объяснять что-то «на пальцах» — один из приятных бонусов в ситуации, когда есть какая-то бытовая неурядица, которую надо решить, и надо пробиться не только сквозь лень и безразличие соответствующих работников, а ещё и через языковой и культурный барьер. 

Людям, у которых проблемы с эмпатией, наверно, приходится, совсем туго, потому что способность представить себя на месте другого человека в таких ситуациях здорово выручает.

Что же происходит с теми, кто, несмотря ни на что, остаётся инфантильным? Такие люди очень и очень страдают в новых условиях. Они отказываются учить язык новой страны, потому что «это слишком несправедливо», избегают общения вне диаспоры, потому что «зачем привязываться здесь, если я всё равно скоро вернусь». 

Конечно, они в итоге приходят к тем же языковым курсам и тем же мероприятиям, но сначала тратят кучу времени и сил, уговаривая самих себя, что они в затянувшемся отпуске.

Жизнь, которой больше нет

Исходя из описанного выше, вы можете сделать вывод, что жизнь в беженстве — это такой задорный небольшой квест, в котором надо просто взять себя в руки, жить дальше, и всё само собой будет налаживаться, потому что иначе и быть не может. К сожалению, это не так. 

Иногда я вспоминаю, что когда-то жила в мире, в котором лечение у психиатра считалось чем-то постыдным, и мне кажется, что это было уже в прошлой жизни. 

Мы пьём лекарства, занимаемся с психологами, подстраиваем свой быт и работу под возникающие особенности нервной системы, и это нормально. У нас бывают периоды подъёма и откаты, и это тоже нормально.

Наши жизни слишком сильно изменились, чтобы прогресс был линейным. Нас в обязательном порядке штормит. У меня, например, не осталось подруг в Беларуси — есть родственники, знакомые и приятельница, а подруг нет. Так себе осознание, на ноль из десяти. Как говорится, не рекомендую. 

И это мне ещё повезло — никто из них не сидит в тюрьме, все просто уехали из страны. Поэтому, когда меня спрашивают, скучаю ли я по дому и хочу ли я вернуться, я не знаю, что отвечать. 

Я не люблю, когда мне задают эти вопросы, потому что спрашивающие, как правило, заранее подготовили коробочки, и ждут, в какую из них, в зависимости от ответа, они смогут меня засунуть. А мне не подходит ни одна коробочка.

Скучаю ли я по тому, как лучшая подруга могла позвонить и сказать, что свекровь привезла ей замороженное сало, и я должна приехать нарезать его, но по дороге обязательно купить чёрный хлеб? Теперь она живёт в Берлине, и нас отделяют два часа на самолёте, а не 20 минут на автобусе. 

Скучаю ли по тому, как в маминой квартире пахнет запечённой с черносливом курицей? Как пахнет плацкартный вагон и звучит Минское метро? Скучаю ли я, пересматривая все видео в случайно найденном инстаграм-канале, рассказывающем о Минске?

А скучаю ли я по легендарному магазину «Центральный», где меня похитили неизвестные? Скучаю ли по проспекту Независимости, по которому за мной приехала бригада ОМОН? Скучаю ли по перекрёстку на Пушкинской, где застрелили Александра Тарайковского? Скучаю ли по дворику в центре города, где местные жители не впустили меня в подъезд спрятаться от силовиков?

Теперь всё иначе и, как бы это банально ни звучало, надо жить дальше. И помнить, что всё не зря. Всё это не зря.

Нас можно найти также: